Девушки со странностями. Книга 2 - ВиКи

– Э-э… – зависла я.

– Так ты не против?

– Нет!

Будь это кто-нибудь другой, я бы не пошла. А зачем? В смысле на кой хрен? Но в Деде есть что-то (углубилась в свой пассивный лексикон) … манящее. До встречи с ним я смотрела на тех, с кем можно было бы утешиться, и с тоской отворачивалась. На Деде я взглянула иначе.

Мы поехали в невегетарианское кафе. С непривычки до меня не сразу дошло, что я девушка и можно за себя не платить. Я наконец-то досыта наелась, вполуха слушая про основные вехи его жизни. Проводив меня до дома, он спросил:

– Ирэн, что ты обо мне думаешь?

– А? – Поток бессвязных мыслей женщины, напрочь забывшей, что такое мужчина… – Ты милый.

Вздох разочарования.

– Понятно.

Мы встречались каждый день – и каждый день Андре опутывал меня сладко-липкой паутиной соблазна. Деде заезжал к нам и возил меня голодную в кофейню, где он работает администратором.

А вчера вечером он неожиданно привлёк меня к себе и попытался поцеловать.

– Нет, нельзя.

– Почему? – Он и правда не понимал. – Если я тебе нравлюсь, то почему нельзя быть проще?

– Я не знаю, с какими девушками ты встречался раньше, но для меня поцелуй – это очень интимно. Едва ли не интимнее, чем секс… – с нажимом сказала я.

– Хорошо, мордашка, – согласился он. – Значит, поцелуемся после секса.

– После такой шутки ты ещё на что-то рассчитываешь?

– Но ведь это же замкнутый круг какой-то! Почему у тебя столько ограничений? – Деде отодвинул волосы с моего лица.

«То, что ты мне нравишься, ещё не значит, что я буду терять из-за тебя голову».

– Я сама тебя поцелую, когда мне этого захочется.

– А когда тебе захочется?

– Когда я пойму, что мне хочется целовать только тебя.

– Ты такая сложная, – вздохнул Андре. – Это, наверное, оттого, что ты женщина.

Я была немало удивлена его словами. А что, за двадцать лет жизни он этого ещё не понял?

– Такое ощущение, что ты не привык к отказу.

– Вообще не привык.

– Ну тогда привыкай. Когда ты ухаживаешь за девушкой, у неё может быть всего четыре варианта поведения.

– Там много?

– Да. Нет. Поломаться, но да. Поломаться, но нет.

– А какой выберешь ты?

– Я обдумываю пятый.

Дневник Марка

23.08.03

Кто знает, может быть, когда-нибудь я смогу использовать эти записи как черновик для мемуаров (если доживу), так что кратко изложу свою нехитрую биографию. В конце концов, что может быть тщеславнее мемуаров в двадцать два?

Я плохо помню своё детство, потому что был маленьким. А юность плохо помню, потому что много пил. Свою первую гитару – подержанный Epiphone – я получил в подарок от отца. Он любил Grateful Dead и очень обрадовался, узнав о моём увлечении.

Я был серьёзным и нервным длинноволосым подростком, повёрнутым на грандже. В то время я сочинял бестолковые песни, которые казались мне охренительными шедеврами, а также пил, курил и пугал сестру одним только своим видом.

Из Лиона я смотался в восемнадцать, едва получив бакалавра. Меня не интересовали ни колледжи, ни университеты. Я хотел только играть. В Париже я живу четыре года. За это время я переиграл в десяти группах как сессионный басист и в пяти – как полноправный участник. Иногда ради опыта и удовольствия я музицировал на джем-сессиях в клубах. Так продолжалось около двух лет.

А потом Рено, с которым мы одно время зависали в группе St. Sinners16, привёл меня к рыжеволосой гурии и сказал:

– Это Жаклин. И поверь мне, поёт она лучше, чем выглядит.

Через пару месяцев мы начали выступать. Нашей первой площадкой была «Пристань». За концерт мы получали по двадцать евро на нос. Разумеется, на эти деньги невозможно было жить, поэтому в свободное от музыки время Рено вкалывал в автосервисе, Жаклин сидела на кассе в супермаркете, Фабрис клал черепицу, а Венсан работал официантом. Я же продавал диски на Ля Дэфанс, потому что музыка – это единственное, в чём я разбираюсь.

Мы записывали наши первые песни, которые в силу качества нельзя было назвать демонстрационными, прислушивались друг к другу, добиваясь чёткости и сыгранности. Единственный человек, который не хотел ни под кого подстраиваться, – это Рено.

Да, он уже тогда прикидывался богом… Но в перерывах между позывами его отмутузить я вынужден снять шляпу и признать: для своей неутончённой натуры Рено тонко чувствует инструмент – с гитарой он обращается, как с девушкой, а с девушкой, как с гитарой. То есть как с вещью. Поверив в свою незаменимость, он расслабился. И очень рано.

Нам далеко до апогея, но честолюбие доводит либо до больших высот, либо до свободного падения в бездну. Ведь что такое начинающая группа? Это компания людей, которые весело и неторопливо идут к пропасти. И либо они в эту пропасть упадут, либо их подхватит вертолёт удачи.

Два года наши демо никого не интересовали, а потом нас «подхватил» Бернар Перуэн, бывший промоутер концертов и фестивалей. Он отправил наши песни знакомому музыкальному редактору на радио, помог записать первый диск и нашёл продюсера, чтобы тот свёл наши записи.

Мы привыкли считать себя «живой» группой и совершенно не умели работать в студии. Учиться всему приходилось на месте. Я, например, сделал такое простое, казалось бы, открытие, что звук идёт тем ярче, чем короче провод между гитарой и усилителем.

Сначала записывалась ритм-секция, то есть я и Фабрис. Потом гитара и клавишные – Рено и Венсан. Голос Жаклин накладывался в конце. С вокалисткой нам повезло. У неё был сильный, богатый модуляциями голос.

По диапазону Ирэн, конечно, и рядом не стояла. Жаклин умела играть своим голосом даже на самых высоких нотах. Для низкого голоса Ирэн высокие ноты просто убийство – она срывается и матерится. Так что ещё на первой «репе» стало ясно, что нам придётся подстраиваться под её тональность, раз уж ей так трудно приспособиться к нашей. Правда, у Ирэн есть другие множественные таланты, за что мы её и терпим.

Дневник Ирэн

25 августа 2003 г.

То, что я встала не с той ноги, стало ясно сразу. Надин курила и самозабвенно рисовала натюрморт. Естественно, вегетарианский.

– Что у нас сегодня? – хмуро осведомилась я.

– Суп монашеский. Из остатков кабачка.

– Ага, скорее аскетский.

– Ещё есть стручки сахарного горошка с томатным пюре.

Я скривилась, вспомнила мамин борщ и решила сегодня же заняться поисками русского ресторана.

Мы сели завтракать. У Надин застонал телефон.

– Алло, – протянула она, отведя сигарету от напомаженных губ. – Нет… Плевать… Да пошёл ты… Я тебя тоже целую.

– Кто это был?

– Мишель.

Ух ты! Во мне вскипело любопытство.

– Кто такой Мишель?

Надин грациозно помахала сигаретой перед лицом, отчего оно завуалировалось сизой дымкой. Откровенно говоря, Дин не особенно красива и временами даже совсем не хороша, но в ней есть то редкое и ценное, что зовётся шармом и чего нет у моих прочих, красивых подруг. Достаточно представить осовремененную и ненакрашенную Марлен Дитрих в старых джинсах – будет похоже.

– Парень, с которым я периодически сплю.

Я чуть не подавилась.

– Думаешь, я извращенка, да?

– Нет, просто удивлена, что ты спишь с чем-то живым.

– Я и вправду извращенка, – расстроилась Надин.

– Очевидно, ты его не любишь.

Дин пожала одним плечом.

– Ну он тебе хотя бы нравится?

Дин пожала обоими плечами.

– Не знаю. По крайней мере он меня не боится.

Дневник Матильды

26 августа ’03

Иногда мне безумно хочется начать курить. Затянуться и выдохнуть из себя всю боль, спрятаться в дымном тумане.

Я всю жизнь от кого-то зависела. Я всегда делала то, что хотели другие, – причём прекрасно это осознавая и не сопротивляясь. Но я уже сделала первый шаг против предрассудков, влюбившись в девушку.

Это сделала ты, распутная девка, я здесь ни при чём!

Заткнись, Матильда. Просто заткнись.

У тебя ничего не получится.

Да, я не успела рассказать Ирэн, как она стала мне дорога. Смерть подруги, группа… Ей было не до меня. Я так долго выжидала нужного момента, что упустила его. Но я отчаянно надеюсь, что у меня ещё есть время.

Вокруг меня всегда было много лишних людей. Адель – из разряда «друг в тягость», рядом с ней я деградировала. Она не понимала меня не из-за нашей духовной несовместимости, а вследствие того, что была безбожно глупа. Подтягивать её до своего уровня – бесполезно, опускаться до её – больше не было сил. Я разорвала нашу связь. Адель мне больше не нужна.

Дальше… Отец. Я люблю его. Равно как и ненавижу. Мне жаль его бросать – папа не приспособлен жить один. Но он, как и Адель, тянет меня вниз. Если я буду жить с ним и дальше, то окончательно потеряю веру в себя и в людей. А я больше этого не хочу.